В Театре.doc вчера вчера прошла акция в защиту Владимира Некляева, непризнанного лидера Белоруссии. В защиту тех, кто сейчас в тюрьме.
Выступление драматурга и сценариста Михаила Дурненкова
Михаил Дурненков: Начну с того, что обычно называется боян. Однажды на одном самом обычном в последнее время митинге в Москве один из самых обычных оппозиционных журналистов пристал к самому обычному, вислоусому, как водится, полковнику. Почему вы забрали в свой автобус человека? За что? – Потому что он громко кричал «свобода» - покладисто ответил полковник, косясь на обступивших его представителей прессы. Вам не стыдно? – наседал на него журналист, - вот вам сейчас не стыдно это все говорить? Посмотрите, вокруг двадцать телекамер, весь мир сейчас слушает, что вы говорите. И вам не стыдно?
Полковнику было очень неприятно и даже немного стыдно. Он страдальчески шевелил усами, горестно смотрел на обступивших его журналистов, и, в конце концов, наклонился к задававшему вопросы журналисту поближе, чтобы его не слышал весь мир и с тоской попросил – ну вы это… потерпите, а?
Потерпите….
Один мой знакомый, самый обычный московский интеллигент из тех, кто обычно ходят на слушания по делу Ходорковского, когда услышал эту обычную историю из уст этого обычного журналиста, сказал – Ну ты братец у него спросил бы, - а долго еще терпеть?
Я сейчас хочу о своих ощущениях сказать. Вернее про собственное непонимание. Тупик так сказать. Честно говоря, когда пишешь тексты для кино и театра привыкаешь отгораживаться лирическим героем, или структурой или каким-нибудь, там не знаю, художественным решением. А сейчас от первого лица хочу рассказать. От совсем первого. Поэтому сейчас, когда я говорю «я», это я, без кавычек.
У меня простое, самое обычное непонимание. Я вот читал в юности всяких там диссидентов. Солжа, Довлатова, Шаламова, Буковского, Синявского и Даниеля. И каждый раз задавал себе вопрос. Вопрос, который, как мне кажется, невозможно себе не задавать, когда читаешь такие тексты. А вот я, если я буду в такой ситуации, как я буду действовать? И каждый раз цепочка подобных мыслей завершались финальной – «Дай Бог, чтоб со мной такого никогда не случилось. Дай Бог, чтобы я никогда не оказывался в ситуации, из которой единственный честный выход это уничтоженная на многие годы, до самого конца жизнь».
И вот. Все как по маслу. У меня семья и ребенок. У меня ни капли крови, которая может меня связать с какой-нибудь другой страной, или оправдать эту связь. У меня любимая работа, которая настолько намертво склеена с этим языком, что без него просто не может существовать. Это кстати не пустые слова, и только с годами все больше и больше понимаю, насколько это не пустые слова – зависимость от языка, на котором ты говоришь и пишешь.
Словом я совершенно в той ситуации, когда моя судьба и судьба страны, в которой я живу это одно и то же. Без пафоса сейчас это говорю. Какой тут уж пафос, и чем тут гордиться….
И вот эта страна буквально на глазах, превращается в ту, из книг, и тот гипотетический вопрос, который я задавал себе в юности, становится все более и более актуальным. И я не понимаю. Я живу обычной жизнью. Ну да, ну цензура ну да, самоцензура. Ну врут по телевизору. Ну, где-то кого-то арестовывают. Опять же эта история, с которой я начал. Я вот чего не понимаю – герои тех книг уже действовали. Неужели уже тоже надо начинать? Неужели случилось то, чего я боялся больше всего? Неужели пора?
Как же жаль так и не случившейся жизни, возможность которой мы ощущали в девяностых. Как жаль, что этого не произошло.
Я, когда начинал это писать, думал – ну вот мы разговариваем в преддверии нового, 2011 года. Надо все это облечь в форму новогоднего тоста, мол, давайте выпьем за то, чтобы это непонимание закончилось в новом, 2011-ом году, и мы все для себя поймем, как нам жить и действовать в этой такой новой такой старой такой обычной России. Художественное решение типа.
А потом подумал. Да ну его в пизду.
